«Художник Евгений Тимофеев»
Художника за работой я увидел впервые. Он был без знаков различия, рука перевязана, рыжеватая борода. На кóзлах краски, кисти, банки. Ему было холодно. Шел снег.
На стене оштукатуренного забора заброшенной тогда церкви появлялись яркие рисунки про войну. Вот фашистская нечисть со своей техникой лезет по земному шару к московскому Кремлю… Дальше – русский воин отсекает мечом пятнистому свастиками Змею-Горынычу головы, и из них идет дым, а вокруг валяются сбитые «мессершмидты», «юнкерсы» и «хейнкели», догорают «тигры» и «пантеры».
И, наконец, со знаменем и автоматом в руках на фоне танков и самолетов идет в атаку наш солдат, а фрицы убегают, уползают, боясь возмездия.
Мы с друзьями специально собирались и шли смотреть эти картины-плакаты, от которых становилось радостней на душе.
Фронт уходил далеко на запад. Приближалась Победа. В то время художником Е. Тимофеевым в нишах заложенных окон Горисполкома были нарисованы портреты великих полководцев: А. Невского, Д. Донского, А. Суворова, М. Кутузова и А. Брусилова.

«Из Волги вода, да «японская еда»
Холодно и голодно было в войну. Особенно зимой. Выручали деревья. Иногда по каким-то талонам дед таскал багром в затоне из Волги осину, а мы с бабушкой пилили истекающее водой дерево, которое никак не хотело гореть. Мыши в промерзшем доме вылезали греться в солнечных лучах. Замерзал водопровод, и было время, растапливали для бытовых нужд лед Волги, привозя его в корыте на санках. Одежда и обувь, из которых мы быстро вырастали, вызывали сострадание.
Есть хотелось всегда. Не было таких деревьев и трав, которых бы мы не жевали. Молодые висюльки тополя, «аэропланчики» клена, все виды акаций, семена вяза, желуди, «финики» лоха – все это ребята называли «японской едой» и набивали за пазуху. В школе кололи партами колоб – это считали лакомством.
Не было электричества. Керосиновая лампа сжигала много горючего, поэтому основным источником света была коптилка, заправленная тем, что горит.
Сахарин и солодский корень заменяли сахар. На зиму собирали и сушили шиповник и дикий торон.
Что и говорить: природа – друг человека.

«Саратов. Липки. Экипаж самолета М. Расковой».
Была зима 1943 г. Хлеб, продукты и промтовары уже не первый год выдавались по карточкам. По хлебным – наша семья была прикреплена к магазину, расположенному в здании консерватории со стороны Радищевской. Послали меня за хлебом. Шел по Волжской улице и увидел военных в шинелях и фуражках, несущих несколько красных гробов. Траурная процессия вошла в ворота Липок, напротив здания Обкома комсомола (ныне – гостиница) и направилась на детскую площадку. Там, под самым большим каштаном, уже были вырыты могилы, и стояли крашеные деревянные памятники со звездочками и фотографиями летчиков. Здесь был захоронен экипаж самолета знаменитой летчицы Марины Расковой. Фронт был близко. Условия – военные. В дальнейшем было проведено перезахоронение экипажа на центральный цветник Липок у фонтана, а затем на Воскресенское кладбище.
В 1938 году за беспосадочный перелет Москва – дальний Восток летчицам П. Осипенко, В. Гризодубовой и М. Расковой было присвоено звание Героя Советского Союза.
Полина Денисовна Осипенко (1907 г. р.), майор – погибла при исполнении служебных обязанностей в 1939 году.
Марина Михайловна Раскова (1912 г. р.), майор авиации, командир женского бомбардировочного полка – погибла в 1943 году.
Валентина Степановна Гризодубова (1910-1993), полковник, с 1943 г. была командиром авиационного полка. После войны работала в авиационной промышленности. В 1986 г. ей было присвоено звание героя социалистического труда.

«Саратов. Война. Воздушные тревоги»
Ночью я проснулся от шума и грохота. Родители, дед и бабушка стояли рядом с окном, за которым было что-то необъяснимое, красивое, как показалось. Мне сказали, что началась сильная гроза и надо спать. Но на грозу это не было похоже.
По небу, пронизанному пулеметными трассами, метались лучи прожекторов, раздавались хлопки зенитных снарядов, а по крышам стучали осколки. Война пришла в Саратов. Бабушка со значком ОСОАВИАХИМ’а и противогазом дежурила во дворе. Отец и дед пропадали на работе. Мать учительствовала в три смены. За первый класс у меня сменилось три здания школы, т. к. в них оборудовались военные госпитали, где мы, дети, выступали со стихами, песнями и танцами перед ранеными.
Окна во всех домах крестообразно оклеивались бумажными лентами, а на ночь плотно закрывались – светомаскировка. Фашистская авиация много раз пыталась разбомбить железнодорожный мост, горел и дымил Крекинг; пострадал завод комбайнов, где делались истребители, и жилпоселок этого завода. Привелось видеть дымящиеся зажигательные бомбы и разрушенное жилье.

«Саратовский берег»
Несколько крутых деревянных лестниц вели к Волге. Много видели эти ступеньки. По ним отправлялись подразделения бойцов на Сталинградский фронт, рядом с ними стояла готовая к отправке боевая техника.
Теперь все стихло. Война окончилась, а на берегу, на радость мальчишкам, остались покореженные войной разные машины, наши и трофейные, разный хлам, который долго еще убирался силами пленных немцев и населением города.

«Саратов. ТЮЗ. Война»
Жил до Великой Отечественной в нашем дворе (теперь – Мичурина, 137) высокий и сильный человек – дядя Коля. Он был другом моего отца. Они часто фотографировали нас, детей, и от того времени остались некоторые фотографии.
Отец мой, Валентин Иванович Маркин (1913 г. р. родился в Самаре, работал в Сталинабаде-Душанбе художником-декоратором в начале 30-х г., женился в Саратове в 1933 г.), работал на 311-м станкостроительном заводе, а Николай Гаврилович Молочников в ТЮЗ’е. Однажды в воскресенье мы с отцом были в театре. Сильно затянулся антракт. Прошло 20, 30, 40 минут. Народ беспокойно ходил по кругу фойе. Наконец, раздался звонок. Все заняли свои места. Занавес не раздвинулся. Из-за него на авансцену вышел Николай Гаврилович – старший администратор театра юного зрителя. Ни улыбки, голова приопущена. Немного помолчал, собираясь обратиться к зрителям и сказал, что войска фашистской Германии напали на нашу страну. Это было 22 июня 1941 года.
Вскоре начали приходить повестки военкоматов. Для нужд обороны и фронта изымались велосипеды, малоформатные фотоаппараты, а радиоприемники спрятали в хранилищах Радищевского музея.
Дядя Коля ушел на фронт. Первая весточка от него пришла через 4 года. Был ранен, попал в плен, едва не лишился ноги. Отец умер в 1945 г., не дождавшись друга.
После всех проверок Н. Г. Молочников вернулся в Саратов и долгое время работал директором кинотеатра «Центральный». Как память о нем, у меня хранится эта фотография, значок работника цирка и открытка из Германии со штампом военной цензуры за 1945 год.