Война. 1941-1942 год. Сталинград.
Мне было в 1942 году 5 лет, и этих лет мне хватило, чтобы до конца жизни вспоминать весь ужас того времени.
Город Дубовка находился в 30 км от Сталинграда, город не был оккупирован немцами, их мотоциклетный взвод подъезжал на 13 километров от Сталинграда.
1941 год. Начало войны воспринималось как шок и близость приближающейся трагедии, голод, нищета. Всех мужчин, подлежащих мобилизации, в короткий период собрали в бывшем монастыре, переодели в солдатскую форму, на ноги выдали ботинки и обмотки, которые наматывали на ноги. Отличительные знаки воинского звания были треугольники, ромбы зеленого и красного цветов. Шинель была в скатке, которая надевалась через плечо.
Мой отец сидел на полу и курил, когда соседка сообщила о начале войны. Ничего, кроме грусти, ужаса от предстоящих испытаний в его глазах не было. По профессии он был бухгалтер. У него не было никакой первоначальной военной подготовки, и по характеру он не был приспособлен к солдатской жизни, тем более к тому, чтобы воевать и убивать. У него была язва желудка, но тогда на это не обращали внимания.
Проводы на фронт выглядели так: пароход на Волге был загружен на всех двух этажах, включая трюм. На берегу собралось все население города. Женский плач, молчание детей, оркестр играл «Прощание славянки», пароход все время давал гудки и медленно отплывал в сторону Сталинграда.
Через 1-2 месяца начали приходить похоронки. О них узнавали по громким рыданиям уже вдов. В день было по 1-3 похоронки на нашей улице, их приносил почтальон.
Женщинам было тяжело, как правило, они не работали, занимались домашним хозяйством, а несовершеннолетних детей было, как правило, не меньше двух. Работать было негде, вначале еще выручали огороды, бахчи, пока немцы не подошли к Сталинграду.
Город Дубовка был прифронтовым городом, в нем не было военных частей. В одно летнее утро около 40 самолетов начали бомбить мирных жителей, сделав два захода. Их аэродром был где-то недалеко, поэтому между первой и второй бомбежками был перерыв 40 минут. Все население жило в постоянном страхе. Во всех дворах рыли окопы-блиндажи. Траншея покрывалась бревнами и засыпалась землей, пол и стены были земляными. На ночь все отправлялись в окоп, а утром возвращались в дома. В дневное время по гулу моторов даже дети определяли тип самолетов – «Юнгерс-5» – бомбит, а «Мессершмидт» – не бомбит – это истребитель. С двумя хвостами «Рама» – самолет-разведчик – не бомбит.
Мы жили вместе с матерью и сестрой в деревянном доме с летней кухней и сараем во дворе. Однажды утром после ночи, проведенной в окопе, мы возвратились в дом и, не успев прилечь отдохнуть после бессонной ночи, услышали свист бомбы. Мы были уже натренированы, что от этого свиста надо спасаться как можно быстрее, так как после него последует взрыв, сила которого зависит от количества тротила в бомбе. Все мы успели лишь упасть на пол около двери. Бомба взорвалась во дворе, половину крыши снесло, осколки разрушили русскую печь и изрешетили косяки и дверь. Осколки нас не ранили. Собрав заранее подготовленные вещи (2 узла) мы бросились спасаться в находившийся неподалеку овраг. Два немецких самолета продолжили сбрасывать бомбы. Одна из них, попав в рыхлый грунт на расстоянии примерно 20 метров, засыпала нас землей. Сестру по спине ударил ком земли, мы думали, ее ранило, так как она сильно закричала. Вторая бомба упала на расстоянии примерно 25 метров, грунт там был твердый, и вследствие этого ударная волна была сильной. Бомбежка прекратилась, мы по оврагу, где бежал ручей, перешли в другое, более безопасное место. Когда самолеты улетели, мы подошли к своему дому, но дома не было, от сарая не осталось даже щепок, летняя кухня была перевернута, забора тоже не было. Рядом горели два дома, со всех сторон доносился женский плачь и вой собак, которые контрастировали с наступившей после бомбежки тишиной.
Это была одна из регулярно повторяющихся операций по уничтожению немцами мирного населения. Потом один из самолетов в 9 утра сбрасывал по одной бомбе на переправу, по его прилету можно было сверять часы. Бомбежки были не очень частыми, от самолета отделялась маленькая точка – бомба, если самолет был непосредственно над нами, то бомба улетала за город, а если пролетал дальше – значит, надо было бежать спасаться в укрытие. Всю ночь звучала сирена, от звука которой все испытывали постоянный страх. Ночью на парашютах сбрасывались осветительные бомбы. Немцы также сбрасывали множество листовок и пропагандистской литературы. Для детей немцы разбрасывали «игрушки», которые взрывались у них в руках, поэтому было много искалеченных детей.
Всех женщин направляли на рытье окопов и противотанковых рвов. Ежедневно над городом шли воздушные бои, когда самолеты с высокими оборотами двигателя пытались уничтожить друг друга. Когда в Сталинграде три недели горела нефтебаза, черный дым стелился на многие километры вдоль Волги. С левого берега иногда стреляла «Катюша» – голубая полоска дыма над поверхностью воды говорила о том, что «Катюша» сделала залп, после чего ее дислокацию меняли как можно быстрее.
Каждое утро над городом пролетали 9 самолетов «Лавочкина», через короткое время они возвращались уже без 1-2 самолетов. На другой день все повторялось. На самолетах было 2 ряда нарисованных звезд по числу подбитых немецких самолетов.
Через Дубовку почти ежедневно утром проходил полк солдат, направляющийся в Сталинград. К вечеру в обратном направлении тянулась цепочка раненых, способных передвигаться самостоятельно. У кого-то была забинтована голова, у кого-то рука на перевязи, кто-то, хромая, опирался на винтовку, как на костыль - раненые пробирались к госпиталям.
Я видел фашистов два раза. Немецкий самолет-разведчик был сбит на моих глазах выстрелами зенитной пушки. На фоне темной грозовой тучи спускались три парашютиста, один из которых, как выяснилось потом, застрелился в воздухе, двоих других поймали. Это были два молодых летчика – высокие блондины в красивой форме – кожаные куртки со значками, ремни. Их быстро увезли, так как толпа, окружившая место их приземления, была настроена агрессивно - каждый хотел расквитаться с врагами за своих близких и все то горе, которое принесла эта страшная война.
Второй раз я видел побежденных и взятых в плен солдат и офицеров 33-й дивизии армии Паулюса. В колонну по 6-8 человек они шли по нашему городу с утра до вечера. Солдаты НКВД в новых белых полушубках с автоматами ППШ выглядели победителями на фоне серой массы немецких военнопленных.
Наша семья была отправлена в эвакуацию. Эвакуация проходила ночью - военная машина подъезжала к дому, в кузов бросали вещи, которые успели собрать, и везли в восточном направлении. Выгрузили нас в деревне Липовка, поселив к хозяйке, у которой были запасы картошки, которыми она с нами и делилась все время эвакуации. Где-то в конце зимы на санках моя мать со своей сестрой и еще тремя детьми по льду Волги добиралась до Дубовки. В одном месте за 3 килограмма сала нас подвезли на машине. Откуда взялось сало, не могу понять до сих пор – кругом нищета, полно нищих, работы никакой.
В 1943 году я попал в Сталинград. От речной пристани до «дома Павлова» вела тропинка среди сплошных развалин.
Отец вернулся домой в 1943 году по болезни в звании сержанта. О войне он ничего не рассказывал, отказывался от всех юбилейных медалей – даже от медали «За победу над Германией».
У моего отца было пять братьев, все они были на фронте, все вернулись, а две их сестры погибли при бомбежке. Один из братьев отца и его жена дошли до Берлина.
У матери было три брата. Один прошел войну, вернулся с ранениями, второй – коммунист, участник гражданской войны, ушел на фронт добровольцем, был в плену, 5 раз бежал, после войны ему был возвращен военный билет. Третий брат до войны был секретарем райкома. Он был призван в армию в 1941 году, получил звание подполковник (в современном положении о рангах) а через два месяца его семья получила извещение – «погиб на боевом посту».
После 1942 года, когда фронт переместился к западу, в Дубовке осталось множество военной техники, непригодной для эксплуатации, ящики с взрывчаткой, снаряды от «Катюши» и ствольной артиллерии. Подростки часто подрывались, используя эти боеприпасы для глушения рыбы.
В Дубовке было много беженцев из Украины и жителей Ленинграда, переживших блокаду.
Детей подкармливали – в день давали по полстакана рисовой каши, за которой ходили в пункты питания.
Сообщение об окончании войны было объявлено на местной площади через единственный в городе громкоговоритель.
В течение трех дней объявляли о предстоящем сообщении Информбюро, но самого сообщения не было. И вот, наконец, 9-го мая голос Левитана объявил о нашей Победе и капитуляции Германии.
На площади собралось практически все население города. Был солнечный, но очень ветреный день, с трибуны местный партийный руководитель выступил и объявил об окончании войны. Реакция людей была разной - одни радовались, другие плакали.
Жизнь была тяжелой еще долгое время – карточная система, лакомством для детей был жмых, ели лебеду, желуди, шелуху от проса. Каждый год в марте-апреле объявляли о снижении цен на некоторые продукты. Отмену карточной системы все восприняли как окончание голода, начало нормальной жизни.