До войны 1941 г. наш Ершов значился крупной железнодорожной узловой станцией. Я родилась в этом поселке – Ершов, выросла, теперь уже состарилась.

Пережито и вынесено все на своей шкуре. В 1933 году сильно голодали, люди пухли от голода и умирали на ходу. Потом – финская война. Хотя и длилась она недолго. А вот уж 1941 год. Объявление начала войны с гитлеровской Германией, застало нас, подростков, в возрасте 12-13 лет. И почувствовали мы себя в каком-то оцепенении. По разговорам взрослых почему-то все думали, что и эта война долго не протянет – ну, месяца 2-3. Но получилось на 4 года. И какими они показались нам долгими и тяжелыми!

Все подростки сразу повзрослели, все пошли устраиваться куда-либо на работу, с переходом на  учебу в вечернюю школу. Больше всего нас заставило устраиваться на работу получение хлебных карточек (паёк). Иждивенцам давали талончик – 300 гр. на день, служащим – 400 гр. на день, рабочим – 600-800 гр. на день.

По-видимому, страна наша не успела еще после 33 года оправиться, все мы вдобавок очень и очень плохо одеты и обуты. Почти все мы – подростки – ходили в стеганых фуфайках, а на ноги надевали ичиги (рукава этих стеганых фуфаек и на них литые галоши из автокамер). В те времена у всех были большие семьи, одних детей по 5-7-9 человек. Жили в тесных маленьких квартирках, а когда началась война, к нам стали вселять еще и эвакуированных. Так и наша семья состояла из 5 человек детей и матери. Жили в одной комнате, а в июле месяце 41 года нам подселили еще 2-х женщин с грудным ребенком. Были они с Белоруссии. Так мы прожили около года. Потом они уехали в Ташкент, там нашлись их родственники. У этих женщин с собой также не было ни зимней одежды, ни обуви. Их вывозили ночью, и они не успели ничего взять. У одной из этих женщин муж был машинистом паровоза. Он их забрал к себе на паровоз, так как с грудным ребенком втиснуться в вагоны не было сил. Плакали они каждый день.

Наша семья тоже жила очень бедно. Мама работала всю свою жизнь санитаркой железнодорожной больницы. Во время войны она ездила в санитарном вагоне до Саратова. Поездки длились по неделям. И мы – 4 детей несовершеннолетних, оставались одни. Учились, кормились, домохозяйничали.

Старшего брата, 1925 г.р., взяли на фронт как только ему исполнилось 17 лет в январе месяце 1942 г., а уже в феврале взяли – призвали. На фронтах была тяжелая обстановка, мы это все чувствовали с замиранием сердца. Тогда из Ершова многих ребят забрали, погрузили в неотапливаемые бычьи вагоны и увезли в г. Пугачев, где проходило обучение молодого солдата. Там они голодовали: кормили очень плохо. Тогда они решили ехать на фронт добровольцами, надеясь, что там будет посытнее, хотя бы каша будет там. А пока ехали, их бомбили и они, 17-18 летние, еще необстрелянные мальчишки, кричали, плакали и звали маму на помощь. Моего брата за время войны 3 раза ранило. Было извещение из военкомата о пропаже брата без вести. Но письмо из госпиталя опередило это извещение. Мы его (это извещение) так матери и не показали. В конце войны под Берлином его танк подбили. Его контузило, и привезли его лечить в Ершовский госпиталь.

Я тоже перешла учиться в вечернюю школу и пошла работать учеником машинистки в Ершовский РайОНО. Завом РОНО была тогда Бардина Пелагея Никитична. Зарплата тогда была мне положена 185 руб. и хлебная карточка – 400 гр. в день. В то время была обязательная подписка на 2-хмесячный оклад на Государственный заем. Денег хватало только на выкуп пайка. Да еще нужно было обязательно получить паек по карточке в срок. Если не успел, могли и не отоварить талон. Наверное, считали, что день прожит. Так нам приходилось занимать очередь в магазине, где наши карточки были закреплены, с 12 часов ночи. До утра устраивали несколько переписок номеров. Приходилось караулить, терпеть и холод, и голод.

Во время войны все государственные учреждения Ершова располагались в кучке, почти все в одном здании – Райисполком, тогда все его называли РНК (Районо, Райздрав, Финотдел, ЗАГС, Собес, РайЗо, культура, карточное бюро). Все организации топились сланцем или кизами. Сланцем топить – это наказание, ложили в печь одну корзину, а из печи золы вытаскивали 2 корзины, да и отдача тепла от него была небольшая. В помещениях было холодно, мерзли чернила, чернильницы держали за пазухой. Добавочно к сланцу нужна была еще и растопка. За растопкой нам, молодежи, приходилось ездить на Казенный пруд, в те времена он находился в сплошном лесу. Там мы ломали сучья, пилили сушняк, грузили на сани, запряженные лошадкой. Лошадку брали в школе № 2 или в Райисполкоме, если она оказывалась на месте в конюшне. Председателем Исполкома тогда и всю войну был Клименко Федр Яковлевич, мужчина пожилой, образования 4 класса. Но человек – с большой буквы, отличный руководитель р-на, хозяйственник, душевный человек. Был такой случай:

Садимся в сани, ехать за растопкой. Он дал нам лошадку и, увидев, в какой я обуви зимой, снял свои валенки и говорит: «Обувай, лезь вместе со своими ичигами и галошами, там снегу кругом выше колеи». А сам остался в носках на работе в кабинете. Сына его убили на фронте, жена его умерла, приехала сноха с двумя внуками, и они ютились в малюсеньком домике в 2 оконца. Это, конечно, о чем-то говорит. А сколько и каких дел он сделал для фронта!! Он с Гопко Анной Куприяновной – председателем колхоза им. 18 партийного съезда (тогда назывался колхозом «Новая Краснянка»), покупали самолеты, танк, помогали деньгами, продуктами, и нас, молодежь, организовывали: «Девки, нужно помочь фронту – отцам, братьям». И мы, не используя выходных, шли в Табаксоюз, на сквозняке резать, паковать табак для фронта, задыхаясь табачным запахом. Отпусков нам тоже не давали, особенно при уборке урожая, да и мы шли с охотой. Нам там давали по 1 кг хлеба с нового урожая и в обед кормили горячими галушками.

Мы старались хлеб сэкономить, чтоб принести домой. На уборочную нас закрепляли за колхозом «Запорожец». Помнится, работали на скирдовании соломы. По воскресеньям могли побывать дома.

За время войны, когда была битва за Сталинград, к нам в Ершов прорывались дважды немецкие самолеты. После нам говорили, это разведчики прорывались с Ахтубы. Они кружили над паровозным депо и над зданием госпиталя. У нас в Ершове во время войны был размещен госпиталь в 2-х зданиях. Одно - с тяжело ранеными, это в  28 школе. Другое – там, где   детский сад № 13, тогда это здание было школьным интернатом. По-видимому, питания раненым не хватало, они ходили по домам, и если что было у кого, конечно, делились.

Наш барак, в котором мы жили, был рядом с госпиталем, и это все было у нас на глазах.

И вот однажды немецкий самолет был так низко, что была видна голова летчика. Это было днем, и мы расхрабрились и стали ему грозить кулаками, крутить фиги, а одна наша боевая подруга показала ему попу, завернув подол, так летчик, наверное, оскорбился и дал очередь стрельбы, конечно, мы испугались, и все шементом шмыгнули в дом, а самолет развернулся и улетел. Ну а когда наша армия переступила рубеж, погнала врагов от Сталинграда, сразу мы все вздохнули, сразу стало вроде бы и легче. Зная все равно о том, что конца пока еще нет, и там, на фронте, гибнут наши отцы, братья, сестры, с испугом ожидая возможных похоронок.

Каждый день слушали с большой тревогой по радио сводки «Информбюро», где сообщали о трудных боях, где, конечно, было много жертв. Много чего могло случиться.

Вот мне рассказывал мой брат, когда уже прошло много времени, что у него на фронте был друг, они ели из одного котелка. И вот с этим другом случилось несчастье, он ослабел от недоедания, и у него приключилась куриная слепота. Как солнце садилось, так он ничего не видел. Брат говорил, что друга оставить не мог. Но  бывали моменты, что быть вместе они не могли. Услышали, что эту слепоту можно вылечить, если досыта покушать печень черной коровы или лошади. И вот, представился такой случай. На их глазах разбомбили полевую кухню. Убили лошадь, да и лошадь была черная. Они с другом заметили это место. И только одна мысль работала в голове: как бы оказаться в том месте, где находилась убитая лошадь. И вот, когда брат до нее добрался, раздалась команда: «Не двигаться!». Он от страха свалился в воронку, а там и находилась лошадь, нашлось и ведро от кухни. Нарезал там целое ведро печени и стал выбираться на обратный путь. Подбежали солдаты, и была брату взбучка. Но когда он наварил печенки в ведре и накормил всех, ему еще и положили за пазуху – впрок. Потом долго смеялись над братом. Но зато друг   после трехразового употребления печени стал видеть и после заката солнца. А когда он мне это рассказывал, то плакал сам.

Ну, а вот уж когда объявили конец войне, это было – что-то!!! Казалось, что все население, и жизнь, и свет Божий – всё порозовело!

Весь народ вывалился на улицу. Так как мы жили рядом с госпиталем, то видели радость раненых. Они все выползали на улицу, прыгали на одной ноге, у кого она была, а в руке держали ружье, стреляя в воздух. Обнимались, плакали и радовались – крича «Конец, конец войне проклятой!!!».

На площади возле Райисполкома установили трибуну, на ней - все руководители района, со знаменами и флагами союзников – второго фронта. Люди плакали от радости и от горя. Вскоре стали возвращаться фронтовики. Эвакуированные стали уезжать к себе домой. Очень много учителей уехали из Ершовского р-на, я их до сих пор многих помню, с многими были встречи лично или переписка. Нам было трудно, а им еще трудней, все бросили, все потеряли.

Запомнилась мне одна учительница, она приехала с ребенком (она была женой завРОНО, там, дома). Очень красивая и неженка. Работы учителем ей не нашлось, и чтоб получать ей паек, ее устроили подсобным рабочим в кузницу колхоза «Запорожец». Люди все пережили и перетерпели.

 Наши ребята, с которыми мы бегали в кино, на танцы, так сказать, «женихи», которые потом стали нашими мужьями, всю войну и всю жизнь работали в Ершовском паровозном депо, где заменили у станков в 1942 г. Родионова Владимира и других призывников, ушедших на фронт ребят 24-25 годов рождения. А было им всего по 14-15 лет, и они выполняли заказы для фронта. В ночную смену спали по 2 часа на станках, домой не отпускали. Возле станков им подставляли ящики. Работали под руководством мастеров дела в военное время. Это Сурин Николай, Дзюба Михаил, Титов Сергей Михайлович. В то время считались лучшей комсомольской ударной бригадой – Дзюба Иван, Миненков Ремм, Решетников Владимир, Рыжов Альберт, Щенников.

Потом депо стало переходить на тепловозное движение. И наши мужья поехали учиться на тепловозников – машинистов и помощников.