Я родилась 9 октября 1939 года в г. Саратове в бедной семье, проживающей в пос. Агафоновка, 4 линия, дом № 16. Закончила школу с золотой медалью, а в 1963 г. успешно завершила обучение в Саратовском медицинском институте. Начала свою врачебную деятельность врачом скорой помощи, затем вместе с мужем в полюбившейся мне Сибири. С 1972 года по воле судьбы моя семья проживает в г. Краснодаре. Уже более 40 лет преподаю внутренние болезни на кафедре госпитальной терапии Кубанского медицинского университета, кандидат медицинских наук, доцент. Муж, дочка и зять тоже врачи, старший внук - студент КубГМУ, младший тоже хочет быть врачом.
На фоне многолетних наблюдений за жизнью молодого поколения, их интересами, запросами, кругозором, возможностями для умственного и физического развития, в памяти всплывают отрывочные эпизоды из моего военного обделенного детства, волнующие меня до слез по сей день. Прошло с того времени более 75 лет, но эти горькие воспоминания не отпускают меня никогда и особенно обостряются в майские дни, связанные с праздником Победы в ВОВ. Свидетельства жизни детей в те тяжелые и мрачные военные годы утрачиваются или постепенно сглаживаются в памяти очевидцев, а мои родители, родственники и многие ровесники ушли из жизни, унеся с собой тяжесть того времени. Это побудило меня изложить картинки моей детской памяти письменно для того, чтобы еще раз показать, как мы должны дорожить нынешним мирным небом над головой, счастливым детством, большими возможностями для всестороннего развития молодежи, чего мы - дети войны - были напрочь лишены. Не помню, чтобы мне охотно рассказывали о войне кто-то из родни, а на мои вопросы, возникающие уже в зрелом возрасте, отвечали без подробностей.
Дошкольные годы прошли в войну и в первые 2 года после ее окончания. Большинство из моих сверстников, проживающих в нашем поселке, были лишены нормальных жилищных условий, достаточной, разнообразной и полезной еды, сладостей, не было необходимой одежды, обуви, игрушек, книг.
Основным местом жизни ребят была улица и дом. Мы развлекали себя самодельными приспособлениями для игр - «чижик», городки, гоняли железный обод, играли в лапту, прятки, классики. У девочек популярны были соревнования с мячом - разные приемы удара мяча о стенку. Запомнилась мне единственная любимая игрушка: мишка, сшитый из ткани, напоминающей и по цвету, и по структуре ткань гимнастерки. Мне явно доставляло удовольствие собирать на улице, в канаве, проходящей через наш двор, осколки от разбитой посуды; коллекция стекляшек была у меня самой большой среди моих подружек.
В холодные вьюжные зимы моим любимым занятием было вырезать из исписанных страниц амбарных книг различные узорные салфеточки, а потом с бабушкой выбирать - какие оставить, а какие использовать для разжигания печки. Вот такие развлечения сопровождали меня в далеком детстве. Другим моим занятием было рассматривать открытки - портреты художников (Репин, Нестеров, Суриков, Шишкин и др.). Правда, мы иногда ходили пешком с бабушкой в кинотеатр «Рабочий», и мне запомнилась картина «Молодая гвардия», которую мы смотрели со слезами неоднократно.
Мы, дети тех голодных лет, не зная иной жизни, воспринимали окружающую нас действительность как обычное и должное, не горевали, не жаловались, ничего особенного не просили у родителей и радовались тому, что имели. Даже звуки сирены, повторяющиеся очень часто, мы воспринимали так же, как привычный гудок нашего завода, а вид прожекторов, бороздящих почти ежедневно вечернее небо, не вызывал чувство боязни или тревоги.
Моя мама, Николина Нина Николаевна, и ее сестра, Надежда Николаевна, проработали на заводе тяжелого машиностроения (ранее он назывался ВРСР, это я прочитала в трудовой книжке моей мамы) все военные годы. Они были награждены медалями «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.» и имели удостоверения «Ветеран Великой Отечественной войны». Мама работала, и меня воспитывала бабушка, Николина Наталья Ивановна.
Мой дед, Николин Николай Григорьевич, был честнейшим человеком, много лет работал на железной дороге бухгалтером-ревизором, в годы войны носил погоны лейтенанта. Он позволял себе приносить с работы старые амбарные исписанные бухгалтерские книги, шедшие на растопку угля в печке и для наших с дедом занятий по рисованию в вечернее время при свете керосинной лампы. Он по рождению был москвичом, учился в Строгановском училище, но в начале 20-х голодных годов после смерти родителей вынужден был оставить учебу и приехать с сестрой в Саратов, где встретился с моей бабушкой. У нас было несколько картин, написанных дедом, но, к сожалению, ничего не сохранилось. По моему заказу он легко рисовал на чистых страницах амбарных книг то, что приходило мне в голову: то портреты женщин и мужчин разных национальностей, то различных зверушек, то цветы или деревья. На зиму дед получал уголь для топки печки, но его всегда не хватало, а для растопки нужны были еще дрова, а их не было вовсе. Мы с бабушкой 1 раз в неделю ходили с санками на «вшивый» рынок покупать дрова. Когда приносили вязанки дров (старые чурки от шпал, куски деревьев), человек 5-6 бросались за покупкой, и я очень переживала, чтобы нам досталась хотя бы одна вязаночка дровишек (так называла ее бабушка). Иногда бывало, что, простояв 1,5 - 2 часа, мы уезжали без дров. На базаре иногда продавали замерзшее молоко в форме диска - его замораживали в тарелке, но бабушка говорила, что денег на его покупку у нас не было, а мне так хотелось попробовать эту ледышку.
Если поездка была удачной, дрова укладывались на санки, а я ехала верхом до самого дома. Самым трудным было переправиться через мост над железнодорож-ными путями. По дороге на рынок и обратно мы всегда проезжали через поле с поврежденными танками, некоторые из них были с немецкими крестами. Бабушка говорила, что их будут ремонтировать на заводе, где работали все наши родственники, и отправлять на фронт.
Иногда зимой мама приносила с завода соленую морковку, которую я ела с большим удовольствием. С тех лет мне запомнился также хороший вкус головки лука, испеченного бабушкой на шестке печки, я его и сейчас люблю, в отличие от моих близких. Еще мне запомнился вкус отварной картошки с кислой капустой. Это было так: была зима, к нашим соседям приехала родственница из деревни и привезла картошку и кислую капусту. У нас картошка употреблялась в еду редко. Я была на улице. Когда запах вареной картошки распространился до меня, я подошла к их квартире, меня заметили и угостили. С тех пор вкус и запах отварной картошки, перемешанной с кислой капустой без масла, напоминают мне те голодные годы.
У нас был продуктовый магазин (тогда его называли ЦЭ РЭ КА) - один на всю Агафоновку. Мне запомнились многочасовые очереди на морозе за хлебом, пронизывающий холод и толкотня, страшная духота, когда удавалось наконец попасть в помещение магазина. Пока мы с бабушкой шли до дома, пахучей зажаренной горбушки уже не было.
Зимние годы войны отличались обилием снега, частыми вьюгами (иногда заметались дома вплоть до печных труб) и жестокими морозами. Зима сопряжена в памяти с ежедневным катанием на санках с крутой горы (мы жили под горой). Машин по поперечным улицам не было, поэтому мы разгонялись так, чтобы доехать до нашей калитки. Одета я была тепло: дедушкина шапка-ушанка с колючим «мехом», бурки, сшитые бабушкой из старого одеяла, с галошами. Запомнилось, что вся одежда была мрачного серого и темного цвета. Помню, как я потеряла 1 галошу, взбираясь по снегу на крышу дома и провалившись глубоко в снег (к весне, когда снег растаял, галоша нашлась). Несколько дней меня не пускали на улицу, пока не нашли ей замену.
Я росла, а одежду не продавали, поэтому для меня мама и бабушка лицевали и перешивали на руках свои старые вещи. Все летние «наряды», нижнее белье шила мне бабушка. Все лето я бегала босиком, а иногда носила брезентовые туфли, которые очень быстро дырявились.
Мы с бабушкой регулярно, и летом, и зимой, ходили в библиотеку, которая располагалась рядом со школой. Бабушка, имеющая церковно-приходское образование, была очень начитанным человеком и меня привлекала к этому занятию. Я не умела читать, и бабушка выбирала в библиотеке мне книжки с картинками или про животных. Мне запомнились рассказы писателей Виталия Бианки и П.П. Бажова. Откуда-то у нас появилась истрепанная книга Бориса Житкова «Что я видел», которую мне читали бесконечное количество раз. Других книг у меня не было, зато от бабушки я знала много стихов Пушкина и Некрасова, которые живут во мне до настоящего времени. Я повторяла бесчисленное количество раз стихи с картинками «Грачи и кот» из журнала «Мурзилка»; вырезку из журнала я сохранила для своей дочери и старшего внука.
Один день в неделю или реже был посвящен походу в баню (находилась она на углу улиц Рабочей и Астраханской). Как приятно было после многочасовой душной очереди ощутить горячую воду (дома холодной и горячей воды не было, воду приходилось приносить в ведре с соседней улицы), запах чистого отутюженного белья и, самое главное, целый стакан газировки с сиропом после купания. А вот утюг у нас был чугунный, разогревался или на примусе, или на углях.
Летом я с удовольствием ездила с бабушкой в товарнике на огород под Курдюмом, где нас ждали желтые большие огурцы, немногочисленные помидоры, лук, немного картошки, дыни.
В это время года я и мои сверстники очень ждали старьевщика, который приезжал на лошади. Телега была наполнена разными примитивными игрушками: мячики на резинке, какие-то колпаки, сладкие петушки на палочке и многое другое. Но самым ценным для нас был колоб - жмых от подсолнечных семечек, который заменял нам и еду, и сладости. Случалось, что кусок колоба оставался еще и на завтрашний день. К приезду телеги мы заранее готовили на обмен тряпье, бумагу, какие-то железяки и другое барахло. Но иногда и этого не было. Так продолжалось и в первые послевоенные дошкольные годы.
Если сравнить групповые фотографии первоклассников моего 1947 года и современных детей, то можно увидеть, что большинство ребят были испуганными, косматыми, плохо одетыми детьми. В классе за партой сидели по 3 человека, писали в тетради перьевой ручкой, носили чернильницу-непроливайку. Но с годами, судя по оставшимся фотографиям, постепенно дети стали выглядеть лучше, уже одеты были в школьную форму, их лица становились веселее и серьезнее. Вот что значит мирное время.
До сих пор тоскую по Саратову, по Волге с ее зелеными островами, по нашему говору, по моему институту, по моим сверстникам.