КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО

КРУПНОГО ГОРОДА: ИСХОДНЫЕ СТРУКТУРЫ

В.Б. Устьянцев.

Саратовский государственный университет, г. Саратов.

Культурное пространство города поддерживает и активизирует жизнедеятельность урботерриторий, наполняет жизненный мир горожан особым смыслом и ценностными ориентациями, направленными на реализацию жизненных планов и стратегий в городской среде. В современных исследованиях по проблемам крупного города все чаще обращается внимание на реальные состояния культурного пространства: его развернутость, структуированность, напряжение, плотность, насыщенность. Преимущественно культурное пространство исследуется в контекстах урбанизации или социализации личности [1]. В действительности предметное поле исследования культурного пространства крупного города значительно шире и охватывает проблемы самоорганизации, исторической преемственности, расположенности культурных оппозиций, вызванных современным транзитивным состоянием крупных городов России.

В работе обсуждаются исходные структуры культурного пространства города, связанные с пространственной организацией социокультурных ресурсов и пространственными структурами децентрализации субъектов социокультурной деятельности, отражающих особенности современной урбанизации и жизненного мира горожан.

Потенциальные возможности культурного пространства определяются ресурсной средой, ресурсно-информационными полями, созданными социальной памятью. От структуры социальной памяти зависит структура ресурсных полей культуры. В применении к городу можно выделить особое образование социопамяти ‑ память города. По аналогии с социопамятью, память города предстает сложным социокультурным образованием [2, 20]. Во-первых, это уникальный социальный институт, включающий учреждения культуры муниципального и общественного профилей, городские музеи, архивы, банки информации, социально закрепленные стандарты и другие институциональные формы организации, регулирующие пространство городской культуры и его субъектов. Причем институциональные структуры культурного наследия прошлого сами по себе составляют необходимый элемент ресурсных полей культуры – от законодательной базы, обеспечивающей легитимность культурного пространства, до широко распространенных стандартов поведения по отношению к историческим памятникам городской архитектуры, искусства. Во-вторых, память города предстает сложной информационной системой, где действуют особые закономерности сохранения, переосмысления и воспроизведения информации о прошлом. В городской памяти создаются мнемонические программы информационной деятельности, которые определенным образом соотносятся с мнемоническим содержанием устных и письменных текстов-источников. «Письменный текст как особый мнемонический феномен, представляет собой одно из своеобразных разрешений противоречия между постоянной потребностью человека в разного рода обновляющемся опыте (эмоциональном, интеллектуальном, материально-практическом) и кратковременностью его жизни. Именно в сфере текстовой коммуникации осуществляется опосредованная трансляция в сколь угодно далекое будущее опыта человеческих чувств и деятельности» [3, 110]. Способность субъектов социопамяти сберегать прошлое в текстах отражается в содержании ресурсных полей культуры. Чем разнообразнее носители исторической информации, информационные потоки, закрепленные в текстах-источниках, тем сложнее структурированы ресурсные поля городской памяти, разнообразнее их влияние на коммуникационные процессы и культурную жизнь современного города.

Память города как особая институциональная структура, выполняет самые разнообразные управленческие, когнитивные, познавательные функции, которые находят отражение в ее ресурсных полях. Решающее значение для культурной жизни города остается за текстовыми ресурсными полями. В структуре таких полей функционируют несколько видов текстов: 1) тексты, появившиеся в вербальных коммуникациях и закрепленные в печатных текстах (текст-событие); 2) тексты, созданные в культуре печатной книги (тексты-факты); 3) тексты, реконструированные и систематизированные памятью города и в обновленном виде вовлеченные в социокультурные коммуникации надындивидуальной и личной жизни. Печатный текст, помимо его применения для информационных, управленческих и познавательных функций общественной жизни, дает возможность использовать его еще в одном познавательном контексте – как первоклеточку информационного пространства городской культуры.

В условиях становления посткнижной культуры и развития электронных носителей информационных процессов привычная текстовая структура ресурсных полей в памяти города нарушается. Широкомасштабное производство информации в «электронной оболочке» изменяет механизм работы с текстовыми источниками в музеях, архивах, библиотеках. Появление электронных баз данных в архивах дополняется потоками информации, получаемой библиотеками, музеями через компьютерную сеть. В более широком плане ресурсные поля памяти города превращаются в электронно-информационные поля, где коренным образом изменяет структуру и формы сохранения культурного наследия прошлого. Эти новые тенденции анализируются в работах последних лет. «Электронные документы или их коллекции, имеющиеся в распоряжении библиотек, архивов, информационных центров, издательств, музеев и иных фондодержателей, ‑ отмечает Т. Ершова, ‑ сохраняя автономию, интегрируются в единую распределительную систему, дополняя и взаимообогащая друг друга» [4, 272]. Начавшиеся структурные сдвиги в ресурсных полях культурного пространства города пока еще дают самые общие очертания посткнижной культуры и нового «электронного типа» социальной памяти в городе. Для нового исторического витка развития пространства городской культуры роль и значение ресурсных полей памяти города будет увеличиваться. Увеличение объекта текстов-источников предполагает не только совершенствование источниковедческих методов их обработки и анализа, но и переход от классических к постклассическим методикам доступа пользователей к источникам. В более широком плане речь идет о новом уровне организации знаний, связанным с проблемами понимания исторической реальности, где рационалистические критерии и оценки культурного наследия должны дополняться методами герменевтического вживания в текстовые структуры прошлого.

Представленная проблема ресурсных полей памяти города выражает горизонтальный срез культурно-исторического пространства города, где приоритетное место отведено собственно институциональным и информационно-организационным тенденциям. В духовном пространстве социокультурная деятельность субъектов оказалась как бы невидимой, анонимной. Преодоление такой анонимности возможно при исследовании вертикального среза культурного пространства города, неразрывно связанного с пространственными факторами культурной децентрализации.

Обращаясь к социальным началам культурного пространства города, социальные императивы децентрализации можно обнаружить в оппозиции городских властей, стремящихся найти в культуре информационные стандарты для упорядочивания духовной реальности в интересах политической институализации, с одной стороны, и стремлением творческих элит к самовыражению и духовному протесту против внешнего диктата, с другой. Противодействуя давлению политической тотальности, творческие элиты создают пространство духовной автономии, выражая собственный протест в феноменах художественной культуры, религии, искусстве. Субъективно выраженная оппозиция порядка и свободы имеет более глубокие причины, уходящие за пределы отдельного города или Субъекта Федерации. Эта оппозиция выступает формой проявления культурной децентрализации крупного города, где сконцентрированы важнейшие интеллектуальные ресурсы общества. Ее проявлением выступают личностно-творческие и надличностно регламентирующие факторы культурного развития. По мнению М.Б. Туровского такая оппозиция обостряется в обществе отчуждения, переходит в перманентное противоречие [5, 338].

Социальные и духовные императивы культурной оппозиции в пространстве современного города концентрируются вокруг оси культурной децентрализации. Эта ось объединяет факторы, вызванные к жизни постепенным переходом культуры индустриального общества к посткнижной культуре информационной цивилизации. книжной и посткнижной культуры. Стихийная на первый взгляд децентрализация культурного пространства крупного города в действительности обусловлена присутствием самых различных субъектов культурной деятельности. В их числе: 1. Творческие элиты, появившиеся в условиях социальной стратификации, отличаются неоднородностью социокультурного состава и ценностных ориентаций. Заметно усиливается влияние в городском пространстве столичных и региональных интеллектуалов, ангажированных федеральной и региональной властями. Если элиты центра персонифицируют центробежные силы в культуре транзитивного общества, разрабатывают общенациональные стратегии социокультурной интеграции и национальной идентичности, то местные элиты представляют интересы регионов и всячески стремятся укрепить тенденции культурной децентрализации в городах, выражают культурную идентификацию провинции. 2. Новые культурные общности, «творческие неформалы» как субъекты культурной децентрализации, сформировавшиеся на первой волне постиндустриального общества, ощущая разрыв культурных традиций, бессилие науки, кризис рационализма, размытость художественных образов, выраженных в электронных носителях, по справедливому утверждению И.А. Бутенко, оказываются носителями «особого умонастроения, которое изменяет интерпретацию мира в постиндустриальную эпоху» [6, 4]. Художники, писатели, философы, уютно чувствующие себя в культурных потоках постмодернизма, выступают с критикой культуры печатной книги, сложившихся «графических» стандартов мышления и порядка регламентированной жизни. В широком плане деконструктивизм постмодернизма, привнося в культурную среду идеи множественности культурных кодов и текстовых структур, создавая оппозицию прежней культуре, не содержат реальные программы преобразования культурного пространства города. 3. Субъекты «повседневной» культурной децентрализации формируются в городской среде под влиянием изменившейся социальной реальности. Транзитивное состояние города и кризисные явления в социальной, духовной жизни, в межличностном общении вызывают отчуждение индивидов, представляющих разные городские слои, выражают протест против стандартов культуры, лишенных человеческого содержания. В духовном мире личности происходит переориентация интересов и ценностных ориентаций с общественных проблем на индивидуальные. Стремление личности к культурной оппозиции весьма разнообразны по своим проявлениям и находят воплощения в категориях и ценностях городской культуры настоящего и прошлого. Культурная оппозиция оказывается необходимым условием для формирования интеллектуального пространства личности, а в более широком плане, для утверждения автономного жизненного пространства в транзитивной городской среде. Сама среда формирует импульсы отчуждения. «Город, ‑ по утверждению Н.В. Заковоротной, ‑ становится «подозрительным символическим порядком». В нем нет ничего выдающегося, особенного, привычного и близкого, ничего, что можно отметить для себя или чем восхищаться, ничего открытого для памяти и сердца, кроме своего дома» [7, 239]. Иными словами, разобщенность городской жизни, стандартизация городской культуры усиливают у человека чувство исторического одиночества, провоцируют горожанина к уходу в собственный жизненный мир, где блокированы влияния внешней среды, преобладают личностные интересы, забота о своей частной жизни.

Обозначенные потоки культурной оппозиции субъектов городской жизни к «подозрительному символическому порядку» пульсируют в культурном пространстве города, не столько разрушая это пространство, сколько в сочетании с ресурсными полями памяти города образуют новые векторы развития. Усиление тенденций культурной оппозиции и децентрализации в жизни российского города не превращает его в окончательно замкнутую культурную автономию. В провинциальном городе продолжают действовать интеграционные процессы, сохраняется единое и непрерывно развивается информационное пространство, оживляются институциональные и социокультурные функции памяти города по наследованию традиций российской городской культуры.

1.См.: Урбанизация в формировании социокультурного пространства. М. 1999; Город и человек. М. 2000.

2.Устьянцев В.Б. Культура и социальная память // Закон возрастания роли культуры. Саратов. 1998. С. 20.

3.Петрова И.А. Рациональность в общении посредством текстов // Типы рациональности в культуре. М. 1992.

4.Общество и книга: от Гуттенберга до Интернета. М. 2000.

5.См.: Туровский М.Б. Философские основания культурологии. М. 1997.

6.Бутенко И.А. Постмодернизм как реальность, данная нам в ощущениях // Социс. 2000. № 4.

7.Заковоротная Н.В. Информационные технологии: индивидуализм и тотальность // Человек и город. М. 2000.